Гнев Божий. - Страница 61

– Кстати, раз уж мы заговорили о Царьграде. Что там нового? Что поделывают интересный Хирам и очаровательная амазонка m-lle Ольга? – лукаво улыбаясь, спросил Дахир.

– Добродетельный Хирам излечился наконец от своих спазм, но кипит бессильной злобой, потому что не смеет подходить к Ольге, в которую влюблен до безумия. Ревность делает проницательным, и он не без основания подозревает, что ты, Супрамати, виновник его неудачи, а потому замышляет отомстить тебе.

– Пусть попробует!

– Я думаю, что он все-таки попробует или над тобою, или над нею. Бедняжка только и мечтает добиться для тебя отпуска у Нары! – объявил Нарайяна.

Он захохотал, видя, что Супрамати стремительно выпрямился и в изумлении, пристально смотрел на него.

– Что ты такое мелешь?

Нарайяна передал то, что молодая девушка говорила ему по поводу старой книги, изданной триста лет тому назад, в которой писалось о них.

– Какая глупая история! – заметил Дахир. – Если эта девочка примется теперь болтать, то наше «инкогнито» быстро откроется и кто-нибудь явится с предложением показывать нас как ученых пуделей с объявлением: вот, мол, настоящие бессмертные.

– Мы поступили опрометчиво, не изменив имен. Но можно ли было думать, что через три века кто-нибудь о нас вспомнит, – проворчал Супрамати, нахмурив брови.

– Успокойтесь, – объявил Нарайяна. – Девочка не будет болтать; она слишком боится этого, да и голова ее занята…

– Глупостями, – с досадой подсказал Супрамати.

– Фи! Можно ли сердиться на такого прелестного ребенка. Она обожает тебя и надеется, по своей наивности, применить к тебе и Наре законы, к которым привыкла.

– Я не сержусь. Да и на самом деле это очень забавно, – ответил Супрамати, невольно смеясь. – Меня только бесит это потому, что я ничего не могу поделать. Время любовных похождений прошло для меня, а жениться на ней, чтобы зажить мещанским счастьем в Царьграде, было бы… отменно скучно! Впрочем, оставим пока этот вопрос и лучше поговорим о нашем отъезде.

Обсудив дело, решили ехать безотлагательно в Сахару и Египет, и на следующий день воздушное судно мчало друзей к берегам Африки.

Действительно, громадная пустыня была неузнаваема. Некогда мертвые, песчаные пространства были теперь покрыты пальмовыми лесами и всей пышной флорой жарких стран. Посреди этого моря зелени виднелись большие города, архитектурой своей не отличавшиеся, впрочем, от царьградской.

В одном из этих городов приятели провели три дня, чтобы ближе познакомиться с интересовавшим их населением.

И в самом деле, народ этот, образовавшийся из смеси всех земных рас, представлял любопытный, но странный и противный тип.

Люди были приземистые, коренастые и сильные, с цветом от красновато-бурого до грязно-серого, с большими темными глазами и каштановыми волосами, не густыми, но жесткими.

Они казались более деятельными и энергичными, чем старые западные народы, нервные и изнеженные: но, в свою очередь, подвержены были какой-то странной и опасной накожной болезни, которая выражалась слабостью, появлением кровавых пятен, потом сонливостью, быстро переходившей в летаргию и, наконец, смерть. Средств против этой болезни еще не было найдено. Между тем, в центре прежней пустыни открыты были радиоактивные источники такой силы, что вода в темноте излучала голубоватый фосфорический свет. Источники эти производили чудесные исцеления, но против «красной немочи», как прозвали удивительную болезнь, и они были бессильны.

Наконец как-то утром путешественники высадились на древнеегипетской земле и их самолет пристал у высокого пилона, исполняющего здесь назначение башен-пристаней для воздушных экипажей.

Очутились они на месте древнего Мемфиса, который восстановили предприниматели, сохранив по возможности старый стиль, но приспособив его к потребностям новейшего комфорта, что создавало иногда довольно забавные сочетания, изобличавшие упадок художественного чутья и вкуса. Египтянин времен Рамзеса почувствовал бы себя, разумеется, чужим в этом «новом» Мемфисе. От этих разнокалиберных сооружений приятно отличался дворец Нарайяны, построенный на берегу Нила, в строго историческом стиле, с громадной террасой; украшенная сфинксами лестница спускалась к реке и внизу покачивалась на воде настоящая египетская ладья, с высоким остроконечным носом, украшенным золотым цветком лотоса.

Внутренность дворца вполне соответствовала его внешнему виду. Залы, драгоценная с инкрустацией мебель, тяжелые драпировки из неизвестной ткани – все было восхитительно и стоило, разумеется, дорого; но ведь у Нарайяны было в распоряжении такое же неистощимое богатство, как сама жизнь «бессмертных», а его изысканный вкус не терпел ничего пошлого и мишурного.

На небольшом внутреннем дворе, примыкавшем к занимаемой им комнате, в гуще роскошной зелени стояли две статуи белого мрамора, изображавшие изумительно прекрасного греческого воина с головой Аполлона и высокую стройную женщину восточного типа с миндалевидными глазами.

– Это статуи моих родителей, высеченные по образцу отражений прошедшего, которые я вызвал. Мать моя была персиянка из придворных Дария Кодомана; ее выдали за моего отца незадолго до смерти Александра, – объяснил Нарайяна, становясь вдруг серьезным и задумчивым, грустно глядя на статуи, что случалось с ним довольно редко.

Но он быстро стряхнул с себя тоскливое настроение и увел друзей под предлогом, что пора завтракать и он умирает от голода.

После полудня, когда спала жара, Нарайяна предложил магам осмотреть пирамиды и сфинкса.