Гнев Божий. - Страница 76

Целый день они заняты были приготовлением всего, что им могло понадобиться, чтобы задать сатанистам хороший урок и оградить себя от зловредных миазмов, на которые им предстояло неизбежно натолкнуться.

На заре воздушное судно Супрамати мчало их к старой французской земле.

Приятель Нарайяны проживал в нескольких километрах от столицы, в отдельном домике, окутанном тенистым садом. Подобно почти всем членам таинственного братства, это был еще молодой человек, сосредоточенный, с тем загадочным выражением, которое характеризует бессмертных.

Он радушно принял гостей и даже подружился с магами; а узнав, что они собираются проучить люцифериан, он пришел в восторг и обещал помогать по мере сил и возможности.

– Вы не можете себе представить, до какой степени омерзителен стал этот народ, – сказал он с горечью. – Я сам, видите ли, природный француз и застал еще то доброе время, когда моя цветущая, славная родина была средоточием умственного труда, изящества, патриотизма и рыцарской храбрости; поэтому мне так и больно видеть настоящий упадок…

…В громадном городе, который вы увидите, скопились три четверти золота всего света; это мировой банк, но вместе с тем и гнездо самого неслыханного и невиданного разврата. Все искусства пали до степени скотства и художники работают теперь уже над соисканием премии за безобразие; в литературе воспевается один порок и разврат в самом гадком его виде; люди, сделавшиеся хуже животных, соперничают друг с другом в утонченности зла и распутства. Что же касается публичного поклонения сатане, то оно по наглому бесстыдству превосходит все известное в древности…

Oн замолчал и грустно поник головой, а маги дружно старались утешить его и поддержать.

На следующий день Супрамати с Дахиром приготовились к посещению современного Содома. Чтобы ослабить действие зловредных флюидов на их впечатлительный организм, они надели электрические трико и плащи с капюшоном, который опускался на лицо в виде маски, оставляя открытыми одни глаза. Одежда эта была сделана из особого мягкого и небьющегося стекла, отливавшего перламутром. На грудь они надели крест мага, а в руки взяли золотую палочку, видом своим напоминавшую епископский посох, но обладавшую такой могущественной силой, что заурядный человек не мог бы ни дотронуться до нее, ни перенести сильный исходящий из нее жар; по временам из посоха вырывались струи огня.

И Нарайяна, хотя он и был только оплотненным духом и потому менее чувствителен к влиянию дурных флюидов, все-таки надел особый костюм; черные глаза его, точно два раскаленных угля, светились в отверстии маски, закрывавшей его лицо.

Кроме того, каждый из путешественников имел на перевязи золоченую коробочку с питательным порошком и флаконом вина, ввиду того, что в дьявольском города они не могли бы прикоснуться ни к какой пище.

Вооруженные таким образом и сделавшись невидимыми, они вступили в обширный город, столицу золота и порока.

И город был великолепен. На необозримом пространстве тянулись просторные улицы с огромными дворцами, украшенными скульптурой, мозаикой и картинами; всюду блестели золото, эмаль и все утонченности цивилизации, а в то же время вид этого мраморно-золотого города производил отталкивающее впечатление.

Картины, украшавшие фасады, были нелыханно циничны; мозаика изображала бесстыдные символы; в окнах магазинов выставлены были гнусные картины с надписями, которые показывали, что всякое чувство стыда давно угасло.

Было множество общественных садов, где в киосках, помимо вина, фруктов и прохладительных напитков, продавали горячую кровь животных, которых убивали на глазах самого потребителя, дабы он был уверен в свежести и доброкачественности дымящегося пойла.

Население, разгуливавшее в этот прекрасный теплый день по улицам – или вовсе нагое, или едва прикрытое, – на всем своем существе носило печать падения.

Тощие, бледные лица, с впалыми глазами, не озарявшиеся открытой улыбкой, носили отпечаток чего-то животного; а общий увялый облик выдавал беспорядочную жизнь и злоупотребление всякими беспутствами; злобный и лукавый взгляд был упорно прикован к земле.

Воздух до такой степени был пропитан миазмами крови и преступности, что стекловидное одеяние магов скоро покрылось черноватым налетом, зловонным и липким, и они дышали с трудом.

Нарайяна, знавший, очевидно, хорошо топографию местности, повел приятелей посмотреть главные памятники города и знаменитые статуи.

Почти все эти статуи имели символическое значение. Одна изображала свободу наслаждений и была так омерзительно бесстыдна, что маги не пожелали ее смотреть. Другая представляла книгу законов, которую топтал ногами бывший каторжник, разбитые цепи которого валялись по земле, а он с остервенением раздирал навозными вилами листы уголовного свода. Надпись на цоколе гласила:

«Справедливая оценка правосудия».

Наконец, третья статуя, самая пышная, изображала поваленного на землю человека с заткнутым ртом; лежал он на куче различных символов власти и славы. Тут собраны были царские короны, папские тиары, знамена, ордена, гербы, епископские посохи, распятия и т.п. Какой-то гадкий старик попирал ногами поваленного человека и молотом разбивал скученные там знаки отличия. Надпись поясняла, что старичишка изображал собою «Время» – этого палача и победителя всяких предрассудков и привилегий.

Заметив отвращение и омерзение, которое вызвали эти пошлые произведения искусства в друзьях, Нарайяна заметил:

– Да, да, у люциферианских художников свои идеалы, совершенно отличные от ваших старых, отсталых. В настоящее время живописцы, скульпторы, литераторы изощряются в достижении верхов цинизма и богохульства, безобразия нравственного и физического; а тот, кто успел наиболее утонченным образом оскорбить небо и природу, тому, наверно, обеспечены торжество, слава и богатство. А теперь, друзья, я поведу вас в театр; там вы увидите вещи, которых и во сне не видали! Вас поражала наглая откровенность царьградского репертуара? Так это – детская игра в сравнении с происходящим здесь! Здесь требуется живая действительность, потому что разбитые, притуплённые нервы этих прислужников зла жаждут самых необузданных волнений; нередко случается видеть на сцепе настоящие убийства, когда артисты увлекаются и роль дает такой «эффект», возбуждающий бешеный энтузиазм. Подобные убийства никогда не наказуются, потому что здесь законов не существует: каждый живет своим законом. Но вы поймите, какое значение имеет в исполнении актеров возможность быть убитым, как сильно они бывают возбуждены. Но вот мы и прибыли. Это огромное здание, окруженное красивыми колоннадами, и есть театр.