С одной стороны залы, на прилавках и полках, помещались различные съестные припасы: овощи огромных размеров, фрукты, масло, сыры; все было расположено с большим вкусом и аппетитно выглядело в корзинах, убранных зелеными листьями и украшенных вырезанными из бумаги кружевами.
– Это что, рынок? – спросил Супрамати.
– Эти продукты выставляются каждое утро, чтобы жильцы могли воочию убедиться в доброкачественности и свежести припасов и, по желанию, выбирать провизию. А вон там, направо, па эстраде, этот шикарный господин, восседающий за бюро, заваленным счетными книгами и другими бумагами, и есть швейцар, – ответил Нарайяна вполголоса, подходя к эстраде.
Швейцар, увидев их, встал и поклонился.
– Принц желает, вероятно, подняться на десятый этаж, квартира двенадцать? Благоволите пожаловать в машину номер два.
Поблагодарив его, приятели сели в подъемную машину, и Нарайяна нажал пружину. Аппарат быстро полетел вверх и мгновенно остановился, когда привели в движение другой механизм.
Вышли они на маленькой площадке, украшенной цветами и большим зеркалом; тут же находились две двери с фарфоровыми пластинками, обозначавшими имена жильцов.
Нарайяна нажал пластинку; тотчас дверь без шума отворилась, и они очутились в небольшой передней, где в стену был вделан шкаф, закрытый хрустальной дверцей. В этот шкаф посетители спрятали свои плащи, шляпы и трости, и в эту минуту вошел доктор и весело поздоровался с ними.
Это был молодой человек лет тридцати, худой и даже несколько хилый, как большинство населения; но наружность была интеллигентная, приятная и добродушная.
– Здравствуйте, Павел Павлович. Как видите, мы аккуратны; а вот и мой двоюродный брат, принц Супрамати, о котором я вам говорил. Прошу любить да жаловать; но предупреждаю, что он крайне любознателен, скажу даже, жаден на все новое, потому что приехал из старого гималайского дворца, где ревнивая мамаша воспитала его в затворе.
– Хорошая рекомендация! Доктор сочтет меня навязчивым и любопытным дикарем, – возразил Супрамати, усмехаясь. – Должен однако сознаться, что во дворец, где я воспитывался, еще не проникло последнее слово цивилизации и новейшего комфорта, и я желал бы познакомиться с ними для того именно, чтобы ввести у себя все новейшие усовершенствования.
– Я рад показать вам все, что может вас заинтересовать, принц, но боюсь, что скромный комфорт моего уголка не удовлетворит требования человека вашего положения и состояния, – чистосердечно ответил доктор, вводя своих гостей в маленькую, меблированную с большим вкусом залу, к которой прилегал обширный балкон, служивший так же пристанью для самолетов.
– Если не желают видеть балкон, выдвигают эту ширму, – пояснил доктор, нажимая пружинку.
Тотчас из стены выдвинулась перегородка и плотно закрыла балконную дверь так, что стена казалась цельной.
– Вот мой кабинет, но в нем нет решительно ничего интересного, а это спальня, – продолжал хозяин, вводя их в большую, очень светлую комнату с лакированными, блестящими, как атлас, стенами; несколько кресел и диван, обитые кожей, два деревянных туалета с круглыми зеркалами и бесчисленными перламутровыми инкрустированными ящичками для мелких вещиц составляли всю меблировку.
– А где же постели? – полюбопытствовал Супрамати. – У меня они занимают порядочно места.
– Это другое дело. Вы занимаете один целый дворец, а я живу в квартире, где место очень ограничено, – улыбаясь, ответил доктор.
Он тронул доску в стене и мгновенно появилась прекрасная постель с металлической отделкой, покрытая красным шелковым одеялом.
– Взгляни, Супрамати, матрац и подушка из каучука и только покрыты шелковыми наволочками, – заметил Нарайяна.
– О да, пух ценится теперь на вес золота, так как птица стала редкостью, – сказал доктор.
– А вот наше белье, – прибавил он, открывая широкий шкаф, также вделанный в стену.
Там лежало стопками все белье, необходимое в обиходе светского человека. Он достал рубашку, полотенце, носовой платок и дал Супрамати их пощупать.
– Не правда ли, что ткань мягка, тонка и шелковиста, как лучший батист? А между тем, это – просто китайская или японская бумага. Как все удобно и гигиенично! Теперь не стирают белья, как прежде; кто бы это делал? К тому же нет больше прачек, а потому бывшее в употреблении белье просто выбрасывается; жалеть об этом не стоит, потому что тысяча платков, например, стоит десять рублей.
– Отчего же, в таком случае, белье мое и моего кузена из полотна или шелка? – спросил Супрамати.
Доктор улыбнулся.
– Это прихоть миллиардеров, которые только и могут иметь собственные прачечные; обыкновенные смертные носят бумажное белье. Пойдемте, господа, я покажу вам ванную и кухню; а затем пожалуйте кушать.
Ванная была средних размеров комната, которая осветилась, как только отворили дверь; в глубине помещалась низкая фарфоровая ванна и камышовая мебель. Хозяин объяснил, что можно весь день иметь горячую воду, затем показал кухню.
То, что носило такое громкое название, оказалось крошечной комнаткой с электрической печью величиною с чайный поднос.
– Это только для исключительных случаев, если понадобится что-нибудь сварить или согреть ночью; обед же нам подается готовый, – пояснил Павел Павлович.
– О! У нас уже нет громоздкого хозяйства наших предков и жены наши гораздо свободнее; их не злят нечистоплотные и ленивые горничные или пьяные и вороватые кухарки. Все делает-
ся и подается готовое; даже уборка и метение производятся усовершенствованной машиной, которая вбирает, поглощает пыль и немедленно сжигает ее.- Теперь перейдемте в столовую и я прикажу подавать.